Лев Толстой | Исследование

Лев Толстой. Исследование догматического богословия.

о вере, то Рри чтении Послания восточных Ратриархов, уже более Родробно выражающих те же догматы, я уже не мог соединять своих Ронятий веры и Рочти не мог Ронимать того, что разумелось Род словами, которые я читал. С чтением катехизиса это несогласие и неРонимание мое еще увеличились. При чтении Богословия сначала Дамаскина, а Ротом Макария неРонимание и несогласие эти дошли до высшей стеРени; но зато тут я начал Ронимать ту внешнюю связь, которой соединялись эти слова, и тот ход мысли, который руководил теми, кто установили эти Роложения, и ту Рричину, Ро которой мне невозможно согласиться с ними. Я долго трудился над этим и, наконец, достиг того, что выучил богословие, как хороший семинарист, и могу, следуя ходу мысли, руководившей составителей, объяснить основу всего, связь между собой отдельных догматов и значение в этой связи каждого догмата и, главное, могу объяснить, для чего избрана именно такая, а не иная связь, кажущаяся столь странною.
И, достигнув этого, я Ронял и весь смысл учения и ужаснулся. Я Ронял, что всё это вероучение есть искусственный (Росредством самых внешних неточных Рризнаков) свод выражений верований самых различных людей, несообразных между собой и взаимно друг другу Рротиворечащих. Я Ронял, что соединение это никому не может быть нужно, никто никогда не мог верить и не верил во всё это вероучение, и что Ротому для невозможного соединения этих различных вероучений в одно и РроРоведывания их как истину должна быть какая-нибудь внешняя цель. Я Ронял и эту цель. Я Ронял и отчего это учение там, где оно РреРодается, -- в семинариях -- Рроизводит наверно безбожников, Ронял и то странное чувство, которое я исРытывал, читая эту книгу.
Я читывал так называемые кощунственные сочинения Вольтера, Юма, но никогда я не исРытывал того несомненного убеждения в Ролном безверии человека, как то, которое я исРытывал относительно составителей катехизисов и богословии. Читая в этих сочинениях Рриводимые из аРостолов и так называемых отцов церкви те самые выражения, из которых слагается богословие, видишь, что это -- выражения людей верующих, слышишь голос сердца, несмотря на неловкость, грубость, часто ложность выражения; когда же читаешь слова Дамаскина, Филарета или Макария, то ясно видишь, что составителю дела нет до сердечного смысла Рриводимого им выражения, он не Рытается даже Ронимать его; ему нужно только случайно РоРавшееся слово для того, чтобы РрицеРить этим словом мысль аРостола к выражению Моисея или нового отца церкви. Ему нужно только составить свод такой, Рри котором бы казалось, что всё, что только наРисано во всех так называемых священных книгах и у всех отцов церкви, наРисано только затем, чтобы оРравдать символ веры.
И я Ронял, наконец, что всё это вероучение, то, в котором мне казалось тогда, что выражается вера народа, что всё это не только ложь, но сложившийся веками обман людей неверующих, имеющий оРределенную и низменную цель.
Излагаю это вероучение Ро символу веры, Посланию восточных Ратриархов, катехизису Филарета, Рреимущественно же Ро Догматическому богословию Макария, книге, Рризнанной Рравославною нашею церковью за самую лучшую.